Арно

Голубятня. Сегодня состоится ответственное испытание между пятьюдесятью молодыми голубями. Не все вернутся, возвращаются только самые лучшие. Победителем считается не тот голубь, который первым прилетит обратно, а тот, кто первым войдет в голубятню, и это верный признак, что он станет хорошим письмоносцем. Голубь, всегда и отовсюду возвращающийся домой, зовется возвратным голубем. У такого голубя большие выпуклости над ушами и мощные крылья. Арно первым влетел в голубятню. Это был его первый подвиг. Он получил серебряное кольцо, на которым красовался его номер: 2590 С.
На голубятне было много птиц, широкогрудых и длиннокрылых, созданных для того, чтобы служить человеку в минуту серьёзной нужды. Но лучшим из всех, почти всегда первым в полёте, был маленький Арно. Не прошло и года, как Арно побил славный рекорд. Труднее всего летать над морем, где нет возможности узнать дорогу по каким-нибудь приметам. И хуже, если приходится лететь в тумане. Арно с двумя из своих товарищей был сдан на океанский пароход, шедший в Европу. Их намеревались выпустить при выходе в открытое море, но внезапный густой туман спутал все планы. После десяти часов пути судовая машина сломалась, туман сгустился, и пароход оказался беспомощной игрушкой ветра и волн. Не помогли подаваемые гудком сигналы тревоги. Тогда-то вспомнили о голубях. Арно снабдили запиской: «10 часов утра, вторник. Машина испортилась в 210 милях от Нью-Йорка. Беспомощно дрейфуем в тумане. Пришлите буксирное судно как можно скорее. Капитан». Быстрокрылый голубь устремился к цели… За четыре часа сорок минут Арно пролетел двести десять миль над морем, в тумане. И после получения информации о пароходе, к нему на выручку поспешило спасательное судно.
Приближалось новое большое соревнование - полёт в девятьсот миль от Чикаго в Нью-Йорк. Голуби были отправлены в Чикаго по железной дороге. Там их выпустили одного за другим. Чем лучше был голубь, тем позже его выпускали. Последним был выпущен Арно. Арно пролетел шестьсот миль за двенадцать часов и был, без всякого сомнения, впереди всех. Но вдруг ему захотелось пить. Пролетая над городскими крышами, он увидел голубятню и, спустившись с высоты, жадно напился из корыта. Владелец голубятни был тут и заметил незнакомого голубя. Он осторожно стал следить за ним, затем дёрнул верёвку дверцы, и через несколько мгновений Арно очутился у него в плену. И голубиный вор посадил бьющуюся птицу в клетку.
Похититель решил получить потомство от рекордсмена Арно. Подсаживал к нему в клетку молодых голубок, но Арно даже не смотрел на них, потому что дома ждала его голубка. Так медленно протянулось два года. Однажды Арно сумел очутиться на свободе. Замешкался ли он? Растерялся ли? Ничуть. Как только перед ним открылось воздушное пространство, он рванулся на волю и бросился прочь от ненавистной тюрьмы. Домой, к милому дому! Арно летел с быстротой стрелы на юго-восток… В пути увернулся от сокола-голубятника. Но была и другая опасность - охотник. Раздался выстрел. Арно ранен, он продолжает полет, но смертоносное ружьё подорвало его силы. Голубь пролетел вдоль высоких холмов, над сверкающей водой, над деревьями и под гнездом, где сидели большие угрюмые хищники… Зорко присматриваясь, они подметили приближение голубя. Соколы, выждав время, слетели, как две стрелы. Они ловили ослабевшего, усталого голубка. Он уже видел свой дом. В одну минуту всё было окончено. Хищники испустили крик торжества и взвились на свою скалу, держа в когтях голубиное тельце - всё, что осталось от бесстрашного маленького Арно.

Уличный певец

Воробей-самец был очень занят. Он усердно устраивал себе гнездо в птичьем домике, поставленном детьми в саду. Строительными материалами служили ему веточки и прутики, иногда он приостанавливал работу, и на манер канарейки начинал петь песенку, громкую и звонкую. После недели работы птичий домик был уже наполнен веточками. И всё чаще и чаще раздавалась песенка, совсем не похожая на воробьиное чириканье. Он был выдающейся птицей. Наш воробей вошёл бы, может быть, в историю как одна из необъяснимых загадок природы, если бы некий любитель птиц, парикмахер с Шестой авеню, не рассказал нам о первых днях его жизни. Этот человек, оказывается, положил воробьиное яйцо в свитое из ивовых прутьев гнездо своих канареек. Вылупившегося из этого яйца птенца воспитывали его приёмные родители. Пение было их специальностью. Канарейки воспитали его на славу. Из него вышел певец.
Рэнди - так звали воробья. Рэнди стал едва ли не главной достопримечательностью парикмахерской. Но вот однажды полка, на которой стояли клетки, рухнула, многие из птиц очутились на свободе. Среди них был и Рэнди. Канарейки добровольно вернулись в свои клетки. Но Рэнди выпорхнул в окно. Он не был рождён для того, чтобы жить пленником, и быстро освоился со своим новым положением свободной птицы. Через неделю он превратился в маленького уличного буяна, не отличающегося от других воробьёв, вечно дерущихся между собой на улице. Единственное гнездо, которое он видел в жизни, было плетёной корзиночкой. Поэтому и своё собственное гнездо он намеревался построить из прутиков.
Через несколько дней Рэнди появился с подругой, маленькой Бидди. Она была своеобразной, с дерзким характером. Быть может именно благодаря своему удивительному музыкальному таланту, Рэнди удалось преодолеть её сопротивление, и он уже провожал её к своему гнезду, летя впереди и показывая дорогу. Она последовала за ним в домик, но тотчас выскочила обратно, а Рэнди за нею, чирикающий и умоляющий. Он долго щебетал, прежде чем ему удалось убедить её вернуться, но она снова выскочила, неся в своём клюве веточку, уронила её и улетела прочь. Вышел наружу и Рэнди. Он уже больше не гордился своим домом. Потом он опять прыгнул внутрь. Послышалось лёгкое царапанье, он выскочил с большой веточкой в клюве и швырнул её из дверей на землю.
Он трудился около часа, пока не вытащил все веточки, которые до этого заботливо и трудолюбиво собирал. На следующий день он вновь появился с беглянкой. Рэнди снова подвёл её к своему домику. Бидди прыгнула внутрь, потом выскочила и посмотрела сверху на кучу веток, лежащую на земле. После оба улетели вместе и вскоре вернулись: Бидди - с пучком сена в клюве, а Рэнди - с соломинкой. Всё это было внесено внутрь домика и прилажено на место по всем правилам строительного искусства. Потом они опять отправились за сеном. Гнездо было уже наполовину готово, и Рэнди ещё раз попробовал встроить в него прутик. Но через мгновение прутик был сброшен вниз, на кучу, а Бидди победоносно глядела ему вслед. Бедный Рэнди! Теперь в домике ничего не осталось, кроме соломинок и сена, - ни одной палочки, а только мягкие материалы…
Не раз воробьиная пара спорила, каждый отстаивал свои позиции. В этом птичьем домике, очевидно, не могло быть ни счастья, ни мира, поэтому они оставили его. Бидди выбрала на этот раз место для гнезда на колпаке фонаря посреди площади. Целую неделю они трудились и, несмотря на сильный ветер, закончили свою постройку. Весна подходила к концу, перья стали редки, и Бидди не могла их найти для своей постели. Но она нашла им замену. На площади была извозчичья стоянка. Вокруг лошадей на мостовой постоянно валялся конский волос, который мог служить хорошей подстилкой. И наша парочка с отменным усердием принялась за собирание конских волос. Возможно, что для этого послужил пример другой породы воробьёв. Эта порода чиппи, которая всегда пользуется конским волосом для подстилки.
Всё было бы хорошо, если бы наши воробьи предварительно научились, как обращаться с волосом. Когда чиппи собирает волосы, он никогда не берёт больше одного сразу. Наши воробьи привыкли иметь дело только с соломинками. Бидди схватывала волос у середины, и, находя его слишком длинным, перебирала клювом на несколько дюймов дальше. От этого получалась большая петля из волоса над её головой. Любой чиппи, наверно, содрогнулся бы при виде этой грозной петли.
Наступил последний день устройства их жилища. Бидди заканчивала уборку и прилаживала на место последний волос, в то время как Рэнди распевал свои лучшие песенки. Вдруг громкое, тревожное чириканье поразило его слух. Он посмотрел по направлению к дому и увидел, что Бидди барахтается в гнезде и безуспешно старается вырваться из него. Её голова попала в одну из опасных волосяных петель, сделанных ею самой, петля затянулась, и она оказалась пойманной. Чем больше она барахталась, стараясь высвободиться, тем туже запутывалась в петлях. Рэнди с громким чириканьем полетел на помощь. Пытаясь её освободить, он стал тянуть её за лапку, но это только ухудшило дело. Все их усилия были напрасны и лишь прибавляли новые узлы и петли. Остальные волосы, лежавшие в гнезде, казалось, присоединились к заговору: они спутывались и переплетались, затягивая ещё больше бедную Бедди…
Бедный Рэнди был в глубоком горе. В тот же самый день, разыскивая себе пищу, он не успел вовремя отскочить от велосипедиста. Рэнди со сломанным крылом кое-как допрыгал до деревьев. Тут его поймала маленькая девочка. Она взяла его домой, посадила в клетку и принялась за ним ухаживать. Выздоравливая, он в один прекрасный день привёл всех в изумление своими канареечными трелями. Об этом узнал один газетный репортёр. В газете появилась о Рэнди заметка. Заметка эта попалась парикмахеру. Парикмахер явился с несколькими свидетелями, восстановил свои права на птицу и получил Рэнди обратно. Итак, Рэнди снова в клетке, его тщательно берегут и откармливают. Он вовсе не чувствует себя несчастным. Он всё-таки никогда не был настоящей дикой птицей. На свободе он очутился совершенно случайно. Случай свёл его с Бидди. Их короткая совместная жизнь была полна тревог и случайностей. Случайность погубила её, и другая случайность вернула Рэнди в клетку. Жизнь в клетке, спокойная и бедная событиями, дала ему теперь возможность развивать свои музыкальные способности.

Чинк
Чинк был мохнатым, добродушным, неугомонным щенком. Его хозяином был Билл Обри, старый горец, живший в то время под горой Гарнет, в Йеллоустонском парке. Чинк охотно исполнял всё, что ему велели, кроме одного: сидеть спокойно. Понадобилось много времени для того, чтобы бесчисленные неприятности научили его умерять свой пыл. В конце концов он усвоил всё, что следует знать каждой собаке. Дикие обитатели Йеллоустонского парка находились под защитой закона, который запрещал здесь стрелять, охотиться или как-нибудь иначе вредить животным.
Около лагеря были обнаружены следы койота, который стал даже днем пробираться к палаткам, чтобы украсть что-нибудь съедобное. Иногда он восседал на виду у всех на соседнем пригорке. Однажды утром, когда он также сидел шагах в пятидесяти от лагеря, Чинку была дана команда: «Чинк, ты видишь этого койота, который смеётся над тобой? Пойди прогони его!». Чинк бросился в погоню за койотом, который пустился наутёк. Но через несколько миль койот повернул и бросился на своего преследователя. Чинк во всю прыть пустился к лагерю. Но койот быстро настиг щенка, куснув его в один бок, потом в другой. Чинк мчался что было мочи, а его мучитель преследовал его до самого лагеря. Теперь койот каждый день следил за Чинком и выискивал возможность его помучить. Жизнь Чинка превратилась в сплошное мучение.
Однажды хозяин оседлал коня и, сказав: «Чинк, охраняй палатку!», ускакал через горы к ближайшему кабаку. И Чинк послушно остался у входа палатки. При всей своей щенячьей глупости Чинк был сторожевым псом. Настал вечер, хозяин не возвращался, а Чинка начал мучить голод. В палатке лежал мешок, в котором было немного копчёной грудинки. Но хозяин приказал Чинку стеречь его имущество, и Чинк скорее издох бы с голоду, чем притронулся к мешку. Терзаемый голодом, он осмелился покинуть свой пост и стал бродить невдалеке от палатки в надежде найти что-нибудь съедобное. Но тут на него внезапно напал его мучитель койот и заставил бежать обратно к палатке. Но там в Чинке произошла перемена. Он помнил о своём долге, и это придало ему силы. Когда койот попытался последовать за ним в палатку его хозяина, Чинк забыл свои страхи и набросился на врага. Койот попятился, злобно рыча. И началась настоящая осада. Койот возвращался каждую минуту, пытаясь прорваться в палатку. Маленький Чинк, мужественно защищал имущество, вверенное его охране. Всё это время Чинк ничего не ел. Раза два в течение дня ему удалось выбежать к протекавшему рядом ручью и напиться. Четыре мучительных дня и четыре ночи этот маленький героический пёс стойко охранял хозяйское добро от койота, которого смертельно боялся.
На пятый день утром старый Обри объявился. Биллу Обри понял, что Чинк ничего не ел с самого дня его отъезда, когда он увидел нетронутый мешок с грудинкой. Щенок дрожал от страха и усталости. Старик Обри не выдержал: в его глазах стояли слёзы, когда он торопливо доставал еду маленькому герою. Затем он повернулся к нему и сказал: «Чинк, я тебя подвёл, а ты меня никогда не подводил, и уж если я отправлюсь погулять, то обязательно возьму тебя с собой. Не знаю, чем тебя порадовать, друг. Вот разве я избавлю тебя от твоего самого большого врага!» Он снял с шеста карабин и вышел за дверь. Койот, по обыкновению, сидел невдалеке, скаля зубы в ехидной усмешке. Но прогремел выстрел, и страхи Чинка кончились.

Медвежонок Дженни
Джонни был забавный маленький медвежонок, живший со своей матерью в Йеллоустонском парке. Мать его звали Злюка. Вместе с другими медведями они жили в лесу возле гостиницы. Все отбросы из кухни сносили на открытую поляну в окрестном лесу, где медведи могли пировать ежедневно в течение всего лета. С тех пор как Йеллоустонский парк был объявлен заповедником для диких животных, где они пользовались полной неприкосновенностью, количество медведей там из года в год возрастало. Многие из медведей были настолько хорошо знакомы прислуге гостиницы, что даже получили прозвища, соответствующие их внешнему виду и поведению. Там были Тощий Джим, Толстяк, Фыркалка. Но наибольшей известностью пользовались Злюка и медвежонок Джонни. Злюка была самой большой и свирепой из чёрных медведей. У малыша Джонни были только три здоровые лапы, облезлый мех, несоразмерно большие уши и брюхо. Однако мать обожала его. Больной и хилый Джонни умел заставлять свою мамашу делать всё, что он захочет.
На свалке находились четыре больших медведя, занятых обедом. Затем из лесу вышла огромная чёрная медведица в сопровождении крошечного медвежонка. Это были Злюка и Джонни. Злюка разогнала медведей, которые даже не пытались ей сопротивляться. Медведица, оставшаяся теперь единственной владелицей всей свалки, повернулась к сыну и позвала его жалобным призывом: «Ер-р-р...». Присоединившись к матери, он с жадностью набросился на еду. Джонни умело очищал банки от остатков еды. Запустив внутрь свою маленькую чёрную лапу, он водил ею по стенкам, потом вытаскивал и вылизывал её начисто. Его живот раздулся, как шар, а передние лапы от беспрестанного облизывания сделались тонкими и блестящими, словно он надел чёрные шёлковые перчатки.
…Было начало августа, и в поведении Злюки уже замечалась некоторая перемена. Джонни теперь часто проводил целые дни на верхушке какого-нибудь дерева в полном одиночестве. Однажды на рассвете Джонни тащился следом за своей матерью, блуждавшей вблизи гостиницы. В кухне в это время находилась девушка-ирландка, незадолго до того принятая на службу. Выглянув в окно, она увидела, как ей показалось, телёнка, забредшего куда не следует, и побежала прогнать его. Злюка сейчас же пустилась наутёк. А Джонни взобрался на столб. Тут подоспели кухонные служители и, узнав крикуна Джонни, решили взять его в плен. Почувствовав себя в плену, Джонни пришёл в такое бешенство, что даже не мог кричать. Он только кусался, рвал и царапал всё вокруг себя.
В последующие дни Злюка часто появлялась на свалке, но, очевидно, она совсем забыла о своём сыне. А Нора усердно воспитывала осиротевшего медвежонка. Брошенный своей матерью, он всецело привязался к Норе, которая его кормила.
В октябре гостиница должна была закрыться на зиму. Стали думать о том, как поступить с Джонни: выпустить ли его на свободу или отправить в зоологический сад. Однако Нора предъявила на него свои права. С наступлением морозных ночей у Джонни появился сильный кашель. Осенью он не только не разжирел, как большинство медведей, но, наоборот, продолжал худеть. Живот у него ввалился, кашель делался всё сильнее и сильнее, и однажды утром его нашли совсем больным и дрожащим в его постели у столба. Тогда Нора взяла его в дом, и с тех пор, он остался на кухне. На несколько дней в его здоровье, казалось, наступило улучшение, в нём пробудилось прежнее любопытство ко всему окружающему. Но через неделю кашель его усилился, и он казался очень несчастным, за исключением тех минут, которые проводил на коленях у Норы. Тогда он ласкался к ней и разными способами выражал свою радость, но всякий раз принимался жалобно плакать, когда она отправляла его обратно в корзинку, служившую ему постелью. За несколько дней до закрытия гостиницы Джонни впервые отказался от своего обычного завтрака и тихо скулил, пока Нора не взяла его к себе на колени. Он прижался к ней, но его нежное «ер-р-р, ер-р» звучало всё слабее и слабее, пока совсем не затихло. Через полчаса после того, как она уложила его обратно в корзинку и принялась за свою работу, маленький Джонни навсегда утратил стремление видеть и понимать всё, что происходило вокруг него.

Лобо
Старый Лобо был гигантским вожаком стаи серых волков, а его хитрость и сила соответствовали его росту. На протяжении многих лет он наводил страх на владельцев коров и овец. Когда в ущелье раздавался громкий рёв старого вожака, пастухи знали, что утром им придётся узнать о новых опустошениях в стадах. Стая Лобо состояла всего лишь из пяти волков, но каждый из них отличался огромными размерами. Одного из них, красивого белого волка, мексиканцы назвали Бланкой, полагая, что это волчица и, вероятно, подруга Лобо. Любой скотовод отдал бы многих молодых быков за скальп любого волка из стаи Лобо. Но убить их не удавалось никакими способами. Лобо был осторожным и подозрительным вожаком, его трудно было обмануть. Он умел находить капканы и обходить стороной те места, где они были спрятаны. И ни один отравленный кусок мясо не был съеден ими. А однажды волки просто сложили эти подброшенные отравленные куски мяса в одну кучу, тем самым выразив свое полное презрение к хитростям охотников.
Стая всегда уходила невредимой и продолжала в течение пяти лет уводить по одной корове каждый день. Волки никогда не прикасались к животному, умершему естественной смертью, больному или хилому. Обычно они выбирали себе на обед молодую тёлку. Старым быком или коровой они брезговали. Они не любили баранины, хотя частенько убивали овец ради забавы. Однажды ночью волки растерзали двести пятьдесят овец и даже не попробовали их мяса. Ежегодно в ход пускались всевозможные новые средства для истребления волков, но они продолжали жить, несмотря на все усилия и ухищрения людей.
Старый волк был слишком хитёр. Одного он только боялся – ружья. За голову Лобо была назначена огромная премия. Вероятно, он еще долго продолжал бы свои опустошения, если бы не злополучная привязанность к Бланке, которая привела его к погибели. Охотник сумел перехитрить Бланку, поймав ее в капкан, сделав приманкой для Лобо. Это был первый смертельный удар волчьей стае… На каждой тропе, ведущей к ущелью, были расставлены по четыре капкана. Лобо, разыскивая Бланку, бродил по холмам. И он попался в ловушку. Четыре железных тиска держали четыре его лапы. Он был уже обессилевшим, когда охотник, приблизился к нему, но он поднялся, ощетинился и в последний раз потряс стены ущелья, издав громкий, протяжный вой, призывавший стаю на помощь. Но никто не откликнулся, не ответил ему, и, покинутый в час бедствия, он отчаянно рванулся, пытаясь броситься на человека. Всё было напрасно! В последний раз он бросил пристальный взгляд жёлтых глаз в прерию, где он царствовал. Говорят, что лев, лишившийся своей силы, орёл, потерявший свободу, и голубь, разлучённый с подругой, умирают от разбитого сердца. И разве можно было думать, что сердце этого свирепого хищника вынесет тройное испытание? Он потерял и силу, и свободу, и подругу… Когда настало утро, он всё ещё лежал спокойно, точно отдыхал. Но он уже был мёртв...

Пересказала Людмила Терехова, ведущий библиотекарь Центра детского чтения Национальной библиотеки РС (Я)